Я ничего не писала о нем в эти дни, и без меня хватало с избытком бравурных речей и хвалебных песен. Тем более у мужа был День рождения и не хотелось мешать одно с другим. Но промолчать я не могу.
Цой - это целая эпоха моей жизни. Я узнала о нем в 1986 году, когда училась в 10 классе. На моем малюсеньком магнитофоне "Романтика" крутилась кассета с альбомом "Это не любовь". Принес ее один мальчик из соседского дома, безнадежно влюбленный в меня.
Ты часто проходишь мимо, не видя меня,
С кем-то другим, я стою не дыша.
Я знаю, что ты живешь в соседнем дворе,
Ты идешь не спеша, не спеша...
Парня звали Саша, про него там в том альбоме Цоя тоже была песня. Я думаю, что он принес мне эту кассету с намеком.
Он не знает, что такое
Неприступная стена,
Саша взглядом на охоте
Убивает кабана.
Мастер слова и клинка
Он глядит в свою ладонь,
Он пришел издалека
И прошел через огонь.
Но впечатлилась я тогда не Сашей. Голос Цоя, его тексты взбудоражили меня. И "дитя проходных дворов" объявило свой дом безъядерной зоной. Целый мир открылся моему интровертному взору. Целыми дням я слушала Цоя. Он пел "Верь мне, и я сделаю все, что ты хочешь". И я верила и пела вместе с ним. Самая любимая песня "Жизнь в стеклах", где я могла быть "королевой дня", очень пришлась по сердцу юной девочке.
Потом появился "Начальник Камчатки", "Ночь". К моменту выхода альбома "Группа крови" я была уже неисправимой фанаткой Цоя.
Когда я поступила в институт, то удивилась, что не все даже слышали о группе "Кино". Но постепенно узнали все, потому что я не могла это держать в себе. В конце концов в колхозе все уже дружно пели:
Тёплое место, но улицы ждут
Отпечатков наших ног.
Звездная пыль - на сапогах.
Мягкое кресло, клетчатый плед,
Не нажатый вовремя курок.
Солнечный день - в ослепительных снах.
А потом, конечно, была "Асса" и мы ждали перемен, наши сердца кричали вместе с Цоем, мы жаждали свободы и перемен. Мы были молоды, мы были сильны и бодры и нам казалось, что можем перевернуть мир.
Мы не можем похвастаться мудростью глаз
И умелыми жестами рук,
Нам не нужно все это, чтобы друг друга понять.
Казалось все проще и понятнее, чем это представляли взрослые. Это было время бунта и ощущение взрослости, силы, свободы пьянило и толкало на всякие взбалмашные поступки.
Мы родились в тесных квартирах новых районов,
Мы потеряли невинность в боях за любовь.
Нам уже стали тесны одежды, сшитые вами для нас одежды,
И вот мы пришли сказать вам о том, что дальше.
А потом пришло отрезвление и "Игла". Все оказалось не так уж легко и просто. Мир перевернулся другой стороной, не такой привлекательной. Горизонты отодвинулись, а тучи сгустились. Теперь захотелось признаться "Мама, мы все тяжело больны, мама я знаю, мы все сошли с ума". И хотя зведа по имени Солнца еще светила и вдохновляла на подвиги, но беззрассудство ушло.
Мы ждали лета - пришла зима.
Мы заходили в дома, но в домах шёл снег.
Мы ждали завтрашний день.
Каждый день ждали завтрашний день.
Мы прячем глаза за шторами век.
В наших глазах крики "Вперёд".
В наших глазах окрики "Стой".
В наших глазах рождение дня и смерть огня.
В наших глазах звёздная ночь.
В наших глазах потеряный рай.
В наших глазах закрытая дверь.
Что тебе нужно - выбирай.
А потом переосмысление многих вещей. Мы поняли, что кроме черного и белого есть еще много других оттенков и чаще всего черное и белое сосуществуют вместе. Резко, очень резко стали взрослыми и "мудрыми" не по годам. Разочарование, усталость, потухшие взоры. "Потерянное поколение", это мы, выросшие на изломе веков.
Расскажи мне о тех, кто устал
От безжалостных уличных драм
И о храме из разбитых сердец
И о тех, кто идет в этот храм.
Из моего рассказа "Вино свободы"
Время такое было – девяностые годы двадцатого столетия. Некий феномен в истории новой России, просыпающейся от сна тоталитарного режима. Опьяняющая свобода ударила в голову многим. Она дразнила, кружила в танце новых открытий, вываливала гору новых имен, выплескивала зловонные тайны, приоткрывала завесу недоступного и запретного.
Некогда однородная серая масса вдруг стала разношерстной толпой, жадной до новых подачек свободы, неутомимой в поисках новых переживаний бунтарского духа. Призрачные угрозы еще больше усугубили положение отравленных свободой. Страх потерять ее стал закваской. Из этого раздувшегося теста вылепили новое мышление, новорусский менталитет, в котором черное становилось белым, а белое – черным.
Отцам нечего было сказать. Попытки объяснений выглядели жалко и неправдоподобно. Дети глумились над историей и смеялись над светлым будущим. Они ждали перемен, пытались строить свободные рыночные отношения. Одни возводили устои капитализма, другие охраняли слабые его ростки. Пытаясь придать капиталу человеческое лицо, они теряли свое. Третьи отстаивали независимость, являя миру неубиваемый анархизм.
Происходящие метаморфозы изъедали сущность человека того времени. Кое-кто приспосабливался, и это – пресловутое большинство, выплывающее в любой шторм истории. Но самая молодая и многообещающая часть общества не смогла выстоять в борьбе со свободой. На волне этой сладкой упоительной силы она была брошена об стену собственных идеалистических представлений.
Иллюзии свободы рушились, оставляя следы – исколотые вены, ровные ряды богатых могил, изувеченные души, разорение, вдовью участь, голодных беспризорников и предприимчивых бомжей. Когда перестало штормить уцелевшие подсчитали потери. Передел закончился, осталось смиренно признать наличие у свободного общества социальных болезней.
Многие, напившись пьянящей свободы в начале девяностых не смогли проснуться на утро новой эпохи. А пока – сладкое вино свободы текло широкой рекой и каждый подставлял свой бокал, чтобы испробовать ее на вкус. Кто-то осторожничал, пил маленькими глотками, другие - безудержно, погружаясь в омут, и даже не замечали свободного падения.
А что было дальше? Дальше Цой умер и оставил нас наедине со своими мыслями и чувствами. Сивол эпохи сказал, что хотел и поставил точку. Когда он погиб, мы были в Абахазии. Не могла поверить, что его не стало. Моя подруга еще долго верила сказкам, что Цой подстроил свою смерть, а сама живет как отшельник где-то на белом свете.
Я ездила на его могилу в Питер. Я знала, что физически его больше нет, но он жив в наших сердцах и воспоминаниях. Такие люди уходят молодыми. "Он все спалил за час, но в этот час стало всем теплее". И он многое предчувствовал, имея пророческое чутье:
А мне приснилось: миром правит любовь,
А мне приснилось: миром правит мечта.
И над этим прекрасно горит звезда,
Я проснулся и понял - беда...
Он вернулся, как и обещал. А мы живем дальше, вспоминаем о нем, поем его песни.
Комментариев нет:
Отправить комментарий